Понимание пола и гендера. Часть вторая: природа, воспитание, неологизм

Last updated on 1 марта, 2022 at 06:29 дп

[Это вторая из пяти частей статьи, посвященной истории концепции «гендера», её истокам и стадиям развития. Первую часть можно прочесть здесь, перевод следующих трёх частей будет опубликован позже – Ред.]

В первой части нашей статьи мы рассмотрели историческое значение слова «гендер» и то, чем оно отличается от слова «пол». В этой части мы рассмотрим происхождение «гендерной теории» и то, как это слово во второй половине прошлого века приобрело новое значение.

Говорит Мани

В 1950-е годы психолог Джон Мани из университета Джона Хопкинса впервые ввёл термин «гендерные роли». Почти повсеместно это считается рождением «гендерной теории». В её первоначальной форме это теоретическое понятие может быть подытожено следующим образом.

Независимо и отдельно от биологического пола существуют определённые роли, которые отдельные люди играют в ходе взаимодействия с миром и с другими людьми. Эти роли социально обусловлены, отличаются в разных культурах, поведенчески усиливаются и до определённой степени обязательны. Они «присваиваются» (если не явным образом, то, как минимум, в силу общепринятых стереотипов и норм) либо мужчинам, либо женщинам. Эти различные роли или силы социального конструирования и назначения, из которых они проистекают, – это и есть то, что называется «гендером» или «гендерными ролями/гендерными идентичностями» (Мани, введя первый термин, очень скоро добавил к нему второй и с тех пор использовал их как взаимозаменяемые).

Что ж, в такой формулировке теория не выглядит особенно страшной. Действительно, в ней несомненно есть некоторая доля правды. В некоторых культурах, к примеру, мужчины могут носить юбки или шали, которые в других культурах сочли бы женской одеждой. Однако, у их народов подобный обычай одеваться «закодирован» как мужской («кодирование» – это ещё один важный терминологический аспект гендерной теории, отсылающий к «назначениям», которые та или иная культура даёт определённым тенденциям, формам поведения и другим «гендерным» потребностям). Другой пример: нет никакой по-настоящему врождённой, глубоко встроенной в человека связи между мальчиками и голубым цветом, с одной стороны, и девочками и розовым цветом, с другой. И, тем не менее, эти цвета, по крайней мере в большинстве западных обществ, имеют «гендерное» значение.

«Гендерные роли» – природа или воспитание?

Проблемы начинаются там, где происходит растягивание терминов или размывание линий разграничения. Ранние «гендерные теоретики» признавали правдивость шутки (иногда приписываемой Альфреду Норту Уайтхеду, хоть я и не смог найти источник) по поводу старого вопроса о соотношении «природы и воспитания». На этот вопрос, согласно легенде, был дан ответ, что правильная пропорция – это «100% природы и 100% воспитания». Смысл шутки в том, что во многих случаях баланс «природы/воспитания» кажется предопределённым и не подлежащим разделению: каждый из аспектов является неотделимой частью основного решения.

Возьмём, к примеру, манеры речи, связанные с высотой голоса. Конечно, у того, что мужчины обычно имеют более «низкий», а женщины – более «высокий» голос, есть биологическая основа (хотя, разумеется, существует много исключений и речь идёт о плавной шкале). Но к биологическим факторам несомненно добавляются элементы условности, выученного поведения и сознательных усилий. Достаточно известно, к примеру, что некоторые мужчины могут «включать» и употреблять более высокие, легкие и весёлые интонации, и в какой-то момент они становятся почти «естественными» или «второй натурой». С другой стороны, некоторые женщины могут употреблять с теми или иными целями более грубые голоса, даже в отсутствие биологических причин. Для большей конкретики посмотрите, к примеру, на стереотипные манеры речи, с одной стороны, некоторых мужчин-геев, а с другой – комедийных актрис. Итак, сначала идёт биологический «субстрат»; затем социально обусловленные/поведенческие влияния; к ним мы можем добавить своего рода смешанные влияния третьего уровня, которые выглядят одновременно биологическими и поведенческими.

Разговор с младенцем и лепет: герменевтика смешения

Рассмотрим манеру речи взрослых, имеющих дело с младенцами. Есть данные, показывающие, что младенцы предрасположены считать высокие голоса более успокаивающими. Поэтому взрослые обнаруживают, что – иногда даже не осознавая этого – говорят с более высокими интонациями, укачивая младенцев в колыбельках. Привыкли ли младенцы предпочитать подобные интонации за время, проведённое ими в утробе мамы, где её голос был ближайшим и самым часто слышимым, или же есть что-то «врождённое» в мозгу человеческого младенца на генетическом уровне, что делает такое предпочтение естественным? А что со взрослыми? Это биологическое побуждение или мы просто привыкли благодаря социальным представлениям о том, как говорить с младенцем? Легко видеть, как быстро подобные вопросы становятся достаточно запутанными, если их рассматривать всерьёз.

Как бы то ни было, даже для «гендерных теоретиков», которые наиболее агрессивно вторгались в сложные области переплетения биологического и социального, изначально существовали чёткие, ясные линии разграничения. Некоторые «роли» признавались как преимущественно и сущностно биологические, как бы они ни были «гендерно обусловлены» в обществе. В данном случае речь идёт о материнстве. Матери – это женщины.

Для ранних гендерных теоретиков (как и сегодня для большинства людей, обладающих здравым смыслом) это утверждение казалось не предметом для спора. Настоящие проблемы с гендерной теорией начинаются там, где подобные виды «ролей» оказываются заражены «проблематизацией» (ещё одно модное словечко в этой сфере) «гендера». Есть и другие, не настолько чёрно-белые, но, тем не менее, тоже вполне определённые роли, в различной степени укладывающиеся в эту область. К примеру, существуют «общепринятые» ассоциации военной службы и силы с мужским полом, а воспитания и эмпатии с женским. Эти «роли» действительно, вне всяких сомнений, имеют множество социально обусловленных аспектов, а общественные нравы и ценности закрепляют их. Но, тем не менее, они также очевидно имеют абсолютно понятное и очень прочное основание в биологии.

Тем не менее, постепенно, по мере того, как гендерная теория развивалась в следующие десятилетия – и особенно после того, как её восприняли феминистские ученые в 1970-х – эти ассоциации стали оспариваться. Постепенно все подобные ассоциации начали восприниматься как относящиеся прежде всего или даже исключительно к области «гендера», а биология была отправлена куда подальше. Иными словами, рассуждения о «гендере» как «конструкте» стали применяться к биологическому полу. И с этого началось то, что я называю «герменевтикой смешения», которая, размывая разницу между полом и гендером, позволила гендерным активистам делать всё более и более смелые заявления во имя «гендера» – настолько, что даже такие базовые биологические роли, как материнство и отцовство, стали оспариваться на основании гендера!

С появлением этой «герменевтики смешения» оставалось только вопросом времени, когда колесо сделает полный оборот и роль биологии будет вновь утверждена. Правда, когда это случилось, это произошло совсем не так, как мы могли бы себе представить. Об этом мы поговорим в следующей части…