Понимание пола и гендера. Часть пятая: врачебная ошибка

Last updated on 1 марта, 2022 at 06:30 дп

[Это пятая и последняя часть статьи, посвященной истории концепции «гендера», её истокам и стадиям развития. Первую часть можно прочесть здесь, вторую – здесь, третью – здесь, четвертую – здесь. Ред.]

Мы рассмотрели, как «герменевтика растерянности» стала краеугольным камнем современной гендерной идеологии (отныне мы будем использовать этот термин для обозначения того, что до сих пор называлось «гендерной теорией»). Мы познакомились с тем, как эта отличительная черта (а вовсе не недоработка) идеологии делает затруднительной, а иногда даже и невозможной, любую её критику. Мы видели, как легко раз за разом передвигаются ворота этого способа рассуждать так, чтобы при любом развитии событий на поле облегчить активистам игру. Мы отметили, как при помощи таких изменений выражений, как операция по «утверждению гендера» вместо «смены пола», гендер и пол превратились в единый расплывчато-химерический идеологический концепт. Теперь, наконец, нам следует приступить к рассмотрению последствий этой опасной (и, на самом деле, даже смертельной) игры в реальном мире.

Вспомним, как оба утверждения, рассмотренных в предыдущей части, – идея «неправильного мозга в неправильном теле» и идея «пола как непрерывной шкалы» – в равной мере избегли конкретных возражений по существу. Сторонники обоих утверждений отрицают, но никогда не могут в достаточной мере опровергнуть, как они заявляют, «необоснованное» наблюдение Абигайл Шриер (упомянутое в рецензии на её книгу, процитированной в предыдущей части нашей статьи): а именно, что каждая клетка мозга женщины, независимо от её формы или морфологии, остаётся помеченной XX-хромосомой, а каждая клетка мозга мужчины отмечена хромосомой XY. Этот базовый биологический факт противостоит обеим этим концепциям – как концепции «неправильного мозга» в теле, так и концепции, согласно которой «нет такой вещи», как полово-диморфный мозг.

Гендерные идеологи будут отмечать либо то, что в мозгу существуют сформированные структуры преоптической области гипоталамуса, различающиеся у мужчин и женщин; либо то, что в действительности есть своего рода «непрерывная шкала», не разделённая яркой линией на мужское и женское. Какой бы посылки они ни придерживались, из неё последует вывод, что существует биологическое основание «гендерной идентичности», обнаруженное в мозгу либо за счёт бинарной «неправильности» в данном конкретном случае, либо за счёт небинарной неопределённости. Но любой из этих подходов вызывает вопрос. Дело в том, что ни то, ни другое наблюдение о мозге не дает нам необходимых и достаточных оснований для хоть какого-то разрешения следующего вопроса: что же следует сделать с остальным телом и поведением человека? В самом деле, если принять любую из этих посылок за истину, то любой человек, обладающий здравым смыслом и последовательным мышлением, вправе прийти к выводу, что, если в мозгу что-то не так, то именно мозг, а не остальные части организма должен быть объектом медицинского вмешательства для решения проблемы.

Каковы бы ни были формы мозга у людей и как бы эти формы ни влияли на человеческое поведение, тела, с которыми эти мозги связаны, в любом случае почти неизменно обладают половым диморфизмом! Кроме редчайших случаев генетически обусловленных отклонений (таких, как истинный гермафродитизм), женский мозг – сколь бы «мужская форма» у него ни была (если в действительности такая «форма» существует!) – связан, тем не менее, с телом, обладающим всеми остальными обычными отличительными чертами женского пола: от более широких бёдер и овального таза до более тонких костей и крупной груди, не говоря уже о наличии яичников, матки с её шейкой и женских гениталий.

И тем не менее, несмотря на всё это, «гендерно поддерживающие» врачи со сногсшибательной наглостью постоянно повторяют своё утверждение: они-де поняли это. Они не могут даже прийти к общему мнению о том, существуют ли «мужские» и «женские» мозги, но они вполне уверены в своих суждениях обо всех остальных частях организма. Ненадёжно опираясь на свои спорные и всё ещё неуверенные утверждения о мозге, они переходят ко всё более смелым утверждениям о всех остальных частях тела, на счёт которых сомнений быть не может: все они могут быть изменены, подогнаны или удалены. Яичники и шейку матки можно вырезать, тазовые кости – сломать, изменить им форму и срастить заново, бёдра – сузить по бокам, груди – отрезать, гениталии – искалечить и придать им форму реконструированной пародии на фаллос. А всё оставшееся тело (и мозг) – затопить инъекциями чужеродных химических гормонов. Всё это можно сделать во имя «поддержания гендера». Все эти части тела с биологической точки зрения могли раньше прекрасно функционировать; тем не менее, на основе расплывчатого понятия, что с мозгом что-то «не так», и на основе ещё более расплывчатых понятий о «гендере» и его социальных требованиях, все эти прекрасно работающие части тела можно удалить или переделать. Кажется, этим врачам никогда не приходит в голову, что проблема, которая, как утверждается, имеет своим истоком мозг, может быть решена при помощи воздействия на мозг. И именно это решение им и следует искать и найти…

Следует также отметить, что остаётся в высшей степени неясным, становится ли после всех этих увечий и переделок гипоталамусу в мозгу человека легче справляться и взаимодействовать с новым хирургическим творением, которое врачи дают ему в управление. В конце концов, он продолжает нуждаться в инъекциях гормонов, причем иногда – на всю оставшуюся жизнь, а протезированные гениталии несут с собой такой же риск отторжения или плохой адаптации, как и любой другой протез. Но врачи отбрасывают неудобные факты постоянных сопутствующих заболеваний, суицидальных склонностей и депрессии; они даже могут отрицать и исключать сам факт существования – растущего в числе! – сообщества «совершивших обратный переход». В своём типичном материалистическом сциентизме (слишком типичном для современности) они переделывают любые факты, какие смогут – например, факт человеческого тела, – чтобы подогнать их под свои теории. Это намного легче – не говоря уж о том, что прибыльнее, – чем найти теорию, подогнанную под факты. А как же жертвы, которых на счету у этой опасной идеологии всё больше? О, это всего лишь ещё один факт, который можно извратить так, как нужно. В конце концов, как заметил Сталин, одна смерть – это трагедия, а миллион смертей – это статистика; и, согласно другому известному наблюдению, «ложь, наглая ложь и статистика» – это три зубца той вилы, что всегда обнаруживается в руках любого дьявольского искусителя. Все негативные последствия можно списать на социальные проблемы вроде «стигматизации».

И таким образом, достигнув своего извращённого конца, как даже и сами врачи признаются, вся их работа никоим образом не решает при этом изначальную нелёгкую проблему «гендера как социального конструкта»! Великая ирония в том, что после того, как эти новые д-ра Франкенштейны заканчивают свои дьявольские дела, жалкие двуполые, бесплодные личности, ставшие результатом их экспериментов – травмированные десятками операций и по-прежнему борющиеся за то, чтобы обрести комфорт в своих телах и в окружающем мире, – обнаруживают, что они должны по-прежнему сражаться за то, чтобы быть принятыми во всех тех сферах жизни общества, где доминирует «гендер», и что их борьба стала ещё труднее, чем была раньше.

Так «гендерная теория» совершила полный оборот и стала современной гендерной идеологией. Идея, начинавшаяся с намерения изменить общество, чтобы оно больше не навязывало людям «роли», которые считались не связанными с биологией, закончилась как идеология, ставящая своей целью калечить тела людей, чтобы подогнать их под определённые социальные роли – и к чёрту биологию! В заключение я не могу не вспомнить пророческое наблюдение моего любимого автора, Г. К. Честертона. В 1910 г. в книге «Что не так с этим миром?» он подытожил своё рассуждение ссылкой на «врачебную ошибку». Он сказал, что проблема с теми, кто старается изменить общество, в том, что они используют научный и медицинский жаргон, но не действуют так, как должны действовать настоящие врачи. Он заметил, что хороший врач должен всегда начинать с вопроса: «Как должно быть?», а не с вопроса: «Что не в порядке?». То есть врач должен сначала иметь представление о том, как выглядит здоровье, а уже потом стараться вернуть его пациенту. Если же вместо этого он начинает с болезни, то ему грозит опасность того, что Честертон назвал «громадной современной ересью изменения человеческой души, чтобы она соответствовала условиям, вместо изменения человеческих условий, чтобы они соответствовали человеческой душе».

Живи Честертон в наше время, я думаю, даже он был бы шокирован, обнаружив, как широко распространилась «врачебная ошибка» и эта «громадная современная ересь». Решение, мог бы он сказать, следует искать в поговорке, процитированной самым великим и настоящим Врачом в истории: «Medice, cura te ipsum» – «Врач, исцели самого себя!» До тех пор, пока этот курс лечения не пройден, мы не можем надеяться, что любой другой диагноз и прогноз современной эпохи приведёт к чему-нибудь, кроме как к оставлению пациента – нашей культуры – в ещё худшем состоянии, чем тогда, когда так называемые «врачи» принялись за неё.