Last updated on 1 марта, 2022 at 06:30 дп
[Это третья из пяти частей статьи, посвященной истории концепции «гендера», её истокам и стадиям развития. Первую часть можно прочесть здесь, вторую – здесь, перевод следующих двух частей будет опубликован позже – Ред.]
В предыдущих частях статьи мы обратили внимание (в первой части), как слово «гендер» изначально относилось к лингвистическим явлениям, но как (об этом вторая часть) в XX веке этот термин получил новое значение, связанное с «ролью» людей в обществе. В конечном счёте, это значение изменилось настолько сильно, что даже стало преобладать над биологией (ставя под сомнение «гендерные роли» таких биологических явлений, как материнство и отцовство)! В этой части мы увидим, как «гендерная теория» совершила полный оборот, и значение биологии, как кажется, вновь возросло. Но только совершенно невероятным и проблемным образом!
Говоря о последних нововведениях в сфере «гендерной теории», не будет преувеличением сказать, что последнее изменение теоретическиx основ было полномасштабной революцией: тектоническим сдвигом, который полностью изменил гендерную теорию, начиная с самых её оснований. И в самом деле, сторонний наблюдатель с первого взгляда вряд ли увидит связь между современной концепцией и оригинальной теорией, поскольку в некоторых аспектах кажется, что сама концепция «гендера» была полностью разрушена! В действительности, однако, то, что мы наблюдали последние пару десятилетий, – это естественные последствия недостатков самой теории в её изначальном виде. Нечёткие определения терминов и отсутствие ясных разграничений не позволяют, не погрешив против истины, сказать, что биологический пол восстал подобно фениксу из пепла и взял реванш у концепции гендера как социальной роли. Вернее было бы сказать, что «пол» и «гендер» переоделись друг другом и стали друг друга изображать, пока, наконец, оба не превратились в жуткие, противоестественные химеры, так что ни один из них уже ничем не напоминает изначальное понятие. Они стали идеологическими монстрами, близнецами Франкенштейн, взаимно собранными из кусочков друг друга.
Не так уж трудно продемонстрировать современное стремление реинтегрировать «гендер» и «пол» – социально сконструированную и биологически определённую реальности – в сложносоставное единство. Возьмём, к примеру, соответствующую главу из книги 2020 года с вычурным названием: «Пластичность пола: молекулярная биология и клинические особенности геномного пола, гендерной идентичности и сексуального поведения». В резюме этой главы, которая называется «Биологическое основание гендерной идентичности», авторы пишут:
В прошлом считалось, что на гендерную идентичность влияют только социальные и семейные факторы. Однако, растущее число свидетельств породило новую концепцию психосексуального развития как результата генетического, гормонального и психосоциального влияния. Недавние исследования показали возможные роль и взаимодействие нейро-анатомических, гормональных и генетических факторов. Полово-диморфный мозг считается анатомическим субстратом психосексуального развития, на который оказывают формирующий эффект гены и гонадальные гормоны – в период как внутриматочного развития, так и пубертата.
[Кстати, обратите внимание на упоминание «полово-диморфного мозга» – оно нам ещё встретится в будущем].
А теперь давайте вспомним, что при своём возникновении «гендерная теория» представляла различие или разницу (по крайней мере, на уровне понятий) между «полом» и «гендером». Фактически, эта разница и была тем основанием, на котором строилась и развивалась гендерная теория на своих начальных этапах. Термин «гендерная роль», введённый Джоном Мани в 1955-м, по его замыслу должен был означать «все те вещи, которые личность говорит или делает, чтобы явить себя как имеющую статус мальчика или мужчины, девочки или женщины». И когда говорится о таких вещах, как транссексуализм или то, что впоследствии стали называть «расстройством гендерной идентичности», обычно подобные случаи описывают как примеры того, что гендер и пол – поскольку это разные вещи – у данного человека различаются и не совпадают друг с другом. Но в последние годы мы видим тенденцию говорить о «гендерных идентичностях» как объективно основанных на биологическом поле, на таком «анатомическом субстрате», как мозг, с той только разницей, что «пол» теперь – это что-то, что бывает разной степени и существует «в диапазоне», а не в двоичной реальности.
Важность этого сдвига в сторону замены «пола» как основания гендерной теории невозможно переоценить. Это вопрос далеко не только семантики. Нет, это апофеоз и абсолютизация «гендера» как ключевой концептуальной парадигмы в основе не только таких наук, как психология и социология, но также и «твёрдых» наук – к примеру, биологии и эндокринологии – и, всё больше и больше (и не спроста) в сферах права и политики.
Хотя его сторонники будут говорить, что они просто «следуют за наукой», этот сдвиг в самом структурном основании гендерной теории имеет огромные последствия. Трудно, в конце концов, спорить с «наукой»; и «ЛГБТ»-активисты давно узнали, сколь силён аргумент, что человек «таким родился». В самом деле, сдвиг парадигмы к биологическому основанию «неконформной» «гендерной идентичности» настолько хорошо подходит для целей трансгендерных активистов, что в самом деле стоит задаться вопросом, что здесь за чем следует. Действительно ли (предполагаемые) научные данные привели к этому новому пониманию? Или же дело в том, что культурные задачи лоббистских групп требовали нового подхода к оправданию, и новые «научные данные» были «найдены» (а на самом деле сфабрикованы), чтобы удовлетворить запрос? Вопрос не праздный, поскольку это был бы уже не первый случай, когда научный вопрос стал основательно политизированным и возник научный «консенсус», удивительным образом совпадающий с существовавшими до него «пунктиками» политиков: возьмём, к примеру, безумие апокалиптических прогнозов о «популяционной бомбе» и неизбежной гибели органической жизни на планете, вызванных первым Днём Земли в 1970 г.
Понимание быстрых изменений в том, какие подходы рекомендуются для каких возрастных групп, и множества других животрепещущих вопросов невозможно без учёта революционности и масштабов нового безумия «гендерной теории», согласно которому всевозможные «гендерные идентичности» основаны на биологии. Вдумайтесь: если, как утверждала историческая «гендерная теория», «гендер» и «пол» отличны и независимы друг от друга, то как биологические вмешательства могут считаться оправданными (а, тем более, необходимыми) в заботе о тех, кто страдает от проблем, связанных с «гендером»? Если гендер – это просто «социальный конструкт», то в чём смысл физических конструктов – таких, как псевдо-фаллос и другие анатомические симулякры, достигаемые в результате долгой череды (иногда – нескольких десятков) опасных хирургических операций? Если настоящей проблемой являются «социальные роли», то почему просто не посоветовать девочке, которая чувствует себя скорее мальчиком, чем девочкой, отбросить, проявив тем самым свою «силу девочки», социальные условности о «мальчишеском» и «девочковом», а не говорить ей, что ей нужно «стать» мальчиком (как если бы это было возможно)? Ответ, разумеется, состоит в том, что эти радикальные меры нелегко оправдать в рамках прежнего подхода к «гендеру как социальному конструкту». Поэтому, с точки зрения дезориентированных активистов, подход должен был измениться; и он изменился. Соответственно, соединение гендера и пола в неразрывное единство при помощи постоянного использования «герменевтики растерянности» делает предоставление большого количества дополнительных ресурсов врачам и группам с особыми интересами не только оправданным, но и «подходящим» и «необходимым».
Наконец, стоит отметить, насколько быстро изменились основания дискурса в соответствии с потребностью гендерных теоретиков держать любых потенциальных критиков вне дискуссии. К примеру, «операция по смене пола» очень тихо и очень быстро, при кажущемся всеобщем одобрении, неожиданно стала «операцией по утверждению гендера». Никто не успел и глазом моргнуть! А ведь пару десятилетий тому назад это языковое изменение казалось бы академическим «гендерным теоретикам» отрицанием центральной концепции всей их теории! И неважно, что даже в наши дни по-прежнему, несмотря на новое название «утверждения гендера», реальная хирургическая операция, как и её последствия, конечно же, касается пола и биологии. Пациент, к примеру, может стать необратимо бесплодным и на всю жизнь нуждающимся во внешних гормонах для правильного функционирования организма. Это не «социальные конструкции», не так ли? Более того, стоит также заметить, что гендерные активисты по-прежнему с радостью говорят о «социальном конструкте», когда это больше подходит для их целей в данный момент. Они хотят и каким-то образом умудрились пользоваться обоими вариантами. Критик гендерной теории всегда должен понимать, что он выступает против идеологий-близнецов, лживого оппонента, выступающего парой, который может менять параметры дискуссии в любой момент, чтобы всегда оставаться победителем. То, что эти две идеи не только различны, но во многих отношениях противоречат друг другу, не имеет особого практического значения: объявленный союз в конечном итоге просто означает, что критик будет обвинён в двойном преступлении: он и «против науки», и «трансфоб». Критику, который хочет добиться успеха, надо сделать более явными внутренние противоречия между этими идеологиями-близнецами и даже столкнуть две половинки этой чудовищной команды друг с другом.
Итак, биология в действительности вовсе не вернула своё законное место. «Гендер» просто одержал ещё большую победу, чем можно было представить раньше. В следующей части мы рассмотрим этот вопрос дальше и поглядим, как новое «биологическое основание» гендера оказывается всего-навсего маскировкой радикальной гендерной теории при помощи научного жаргона. И мы покажем, что в этой концепции прячутся глубоко укоренённые противоречия и как мы можем вскрыть их.